Эта картина продолжает мои размышления о русском духе — первозданном, неспокойном, выкованном в тишине. Фигура — человек с топором — не повествовательный персонаж, а сгущённое присутствие, символ чего-то более древнего, чем история: выносливости без зрелищности, силы без шума. Он стоит не как угроза, а как свидетель — земли, тяжести наследия, скрытого достоинства тех, кто несёт слишком многое и говорит слишком мало. В нём нет театрального насилия, лишь потенциал — созидания или разрушения, никогда не разделённых окончательно. В его осанке живёт эхо веков: бунт, усталость, вера. Он не идеализирован — он просто есть, удерживая границу между мифом и человеком. Эта работа задаёт вопрос: что остаётся от первозданной силы в мире, приученном сомневаться в ней? Это не портрет человека, а портрет силы — неразрешённой, укоренённой и глубоко человеческой.